Слишком часто история постсоветской России показывается через западную призму как столкновение добрых сторонников Запада и злых реакционеров, или как горестный плач о том, что мог, и что должен был сделать Запад, когда «победил» в холодной войне. Островский не тратит на это время. Этот первоклассный журналист, много лет освещавший события в России для изданий The Financial Times и The Economist, родился в Советском Союзе и инстинктивно понимает тамошнюю политику, идеи и повседневную жизнь.
В книге Островского Запад играет незначительную роль – как утопия для либеральных интеллектуалов, как козел отпущения для Владимира Путина и как место ссылки падших олигархов. Его повествование это рассказ знающего человека об уникальном российском соперничестве идей, мифов и выдуманных историй, которые определили характер хаотичного поиска новой России после краха коммунистического правления – от иллюзий Михаила Горбачева о возможности реформирования и демократизации советской власти до того, что Островский называет «ненавистью и агрессией» путинского воровского государства.
В «Изобретении России» основную ответственность за «отход России от авторитаризма и ее сползание обратно в него», а также за великие драмы, которыми сопровождался этот процесс (обстрел парламента Ельциным, чеченские войны, захват заложников в бесланской школе) несут те россияне, которые изобрели (как утверждается в названии книги) череду словесных описаний, как в печати, так и на телевидении (в последнем случае намного более мощные). Именно на медийном фронте, утверждает Островский, шла настоящая борьба за будущее России.
«У России в центре всегда идея, и средства массовой информации играют в этом несоразмерно важную роль», — пишет он. Соответственно, когда Горбачев отменил советскую цензуру, и действительность прорвалась сквозь альтернативную реальность, Советский Союз рухнул. После этого первые сражения велись за историю, которую коммунисты активно пытались скрыть. «Либералы и их бескомпромиссные оппоненты боролись за прошлое так, будто это была битва за природные ресурсы».
Потом были сражения за власть над СМИ и за различные версии о российской идентичности, в результате которых Путин взял под свой полный контроль национальное телевидение и возродил образ великого и сильного российского государства.
Я много лет проработал репортером в Москве, однако оригинальные и резкие наблюдения Островского часто заставляли меня восклицать: «Ну конечно, так оно и было!» Его пассаж на тему интеллигенции, например, заканчивается сильным и сжатым приговором: « Привыкшая поднимать тосты «за успех нашего безнадежного предприятия», она не знала, что ей делать, когда ее предприятие увенчалось успехом». Ну конечно!
Или о тех влиятельных медиамагнатах, которые появились при Ельцине: «Они одевались как европеизированная элита, говорили как она, отправляли детей в западные школы, но у них отсутствовал самый важный атрибут элиты – чувство ответственности за свою страну и историческое самосознание. Они вели себя как карикатуры на капиталистов из старых советских журналов».
Именно по этой причине, когда Россия начала барахтаться в неизведанных постсоветских водах, среди западных наблюдателей возникло такое сильное замешательство. Тех людей, которые вышли в России на первый план, мы называли бизнесменами, политиками, демократами и журналистами, но на самом деле перед нами было нечто совершенно другое, и как правило гораздо менее привлекательное.
Реальной политики не было. «СМИ не пытались образовывать и вовлекать в политику большинство населения», — пишет Островский. Это вполне устраивало россиян, и это инстинктивно понимал опытный оперативный сотрудник КГБ Путин. Он предлагал безопасность, гордость, импортные товары, зарубежные поездки и ложное ощущение величия России. «Все, о чем Кремль просил взамен, — пишет Островский, — это чтобы люди занимались своим делом и держались подальше от политики – на что они с радостью согласились».
В постсоветских мифах нет места коллективному покаянию за ужасы советского прошлого. По словам Островского, это вызвало бы такой вопрос, задавать который, и тем более давать на него ответ, не хотел никто: «Кто несет ответственность за советский эксперимент и за те страдания, которые он принес с собой?». Он говорит, что единственный честный ответ это «мы все».
Рассказ Островского об успехах в изобретении России, о политических баталиях и меняющихся реалиях не скучен и не академичен. Он серьезно изучал этот регион с тех пор, как начал заниматься журналистикой, и сумел наполнить свою книгу историями о знаменитостях, беседами и восхитительным составом российских персонажей, которых он знал и у которых в какой-то момент брал интервью.
Наряду с хорошо известными фигурами там есть и рабочие лошадки, такие как мастер телевизионного пиара Александр Невзоров с не поддающимися определению моральными принципами; журналистки Евгения Альбац и Наталья Геворкян, которые отважно боролись с КГБ; исследователь философии Игорь Малашенко, который то появляется, то исчезает из коридоров власти, получая жестокие удары от Путина.
Но в этой истории мало героев. Среди немногих блистательных фигур Андрей Сахаров – великий физик и диссидент, умерший еще до распада СССР; молодой экономист Егор Гайдар, вставший за штурвал России в самый трудный ее момент; а также реформатор (и друг автора) Борис Немцов, с убийства которого возле стен Кремля начинается книга.
Однако цель Островского это не высоконравственный приговор. Это персональное путешествие по России, которая когда-то была его страной. Во время этого путешествия он пытается понять, что произошло с ней на пути из 1991 в 2016 год. Нет ни одного события, ни одного человека, которого можно было бы привлечь к ответственности. Даже Путина, о котором Островский говорит, что он «в равной степени причина и следствие российских недугов».
Но это не значит, что никто не виноват. Напротив. Островский в своей книге задает тот же самый вопрос о последних трех десятках лет, который русские не задали о советской эпохе. И его ответ таков: виноваты все. Виновата интеллигенция, хозяева средств массовой информации, корыстные олигархи, интриганы-политики и прежде всего народ, чья страстная любовь к идеям это одновременно его слава и его недостаток.
К худу ли, к добру ли, но Путин снова заставил мир считаться с угрюмой и воинственной Россией. Островский дает необходимое, бесстрастное и в высшей степени интересное объяснение, как это случилось.
Серж Шмеманн, член редколлегии New York Times, 10 лет проработал в Москве корреспондентом
NewYork Times (США)
В тему:
- «Уникальный путь развития российской демократии» = обыкновенный фашизм
- Хотят ли русские войны? Да и всегда! -Neue Zuercher Zeitung
