Система работает на самосохранение и воспроизведение. Конечно, могут возразить, а как же Хрущев и его оттепель, сменившая лютые сталинские морозы, или Горбачев со своей перестройкой, сменившей эпоху брежневского загнивания через ряд промежуточных стадий в виде андроповщины и черненкизма? Безусловно, когда система заточена под культ личности от смены этой самой личности кое-что меняется, но суть самой системы, ее главные черты остаются. На мой взгляд, приход Путина к власти не является случайностью, трагической ошибкой Ельцина. Так или иначе, спецслужбы в России рано или поздно все равно бы взяли власть. Россия обречена постоянно нести угрозу миру самим фактом своего существования. Демократические тенденции в этой стране всегда были слабее автократических и тоталитарных. Россия как маятник неизменно возвращалась к автаркии и жесткому образу правления.
Относительно Украины. Украина закономерно, всей логикой своего развития, после распада советской империи шла к нынешнему печальному финалу. Слабые попытки направить ее на путь демократии, уважения прав человека и буржуазных свобод, нормального капитализма и процветания неизменно заканчивались крахом и приходом к власти очередного мафиозного клана. Как независимое государство Украина не состоялась. В то же время, интересы компрадорской украинской олигархии не во всем совпадают с интересами российской олигархии, особенно после того, как Россия открыто аннексировала Крым и оккупировала Донбасс, держа курс на полное и безоговорочное подчинение Украины или в виде полной ее оккупации или в виде насаждения еще более марионеточного и послушного режима, чем режим Порошенко.
На самом деле, Порошенко, как и Путину, выгодно иметь оккупированный Россией Донбасс, спекулируя на невозможности менять коней на переправе и обвиняя всех несогласных в том, что они раскачивают лодку. Пока Крым и Донбасс в России, Украина будет и дальше становиться все более маргинальной, послушной и коррумпированной страной. Коррупция в Украине представляет даже большую опасность, чем российская оккупация, а соединяясь вместе они гарантируют Путину, что Украине никогда не выбраться из той ямы, куда она по своей и чужой воле попала.
В этой связи рассчитывать на поддержку Запада больше не стоит. Украине не поможет никто, если она сама не захочет себе помочь, а пока такого желания у нее нет. Взять хоты бы военный аспект. Я не профессиональный военный, но мои интересы включают в себя и военную историю.За последние два с половиной года я пришел к мысли, что и Крым, и Донбасс в ближайшем будущем нам не видать. Было бы заманчиво отобрать силой, но время упущено. Сейчас все внимание должно быть построено на крепкой непроницаемой границе, подвижной обороне, максимальном развитии вооруженных сил, укреплении армии, ВВС и ВМС, развитии экономики, морального единства, сильной дипломатии, пропаганде и агитации, борьбе с коррупцией, реформах, очищению власти. Но возможно ли сейчас все это? Вопрос риторический. Круг замкнулся. Реформы не идут, потому что реформ не хотят и потому что война. А война потому, что не идут реформы.
Вооруженные сухопутные силы России намного сильнее сил Украины. Я уже не говорю о ПВО и авиации. Но смогла же маленькая Финляндия отстоять свою независимость в Зимней войне. Смогла же гитлеровская Германия ( я сейчас говорю о чисто военном аспекте) 4 года сражаться с СССР, нанося ему катастрофические поражения и в наступлении и в обороне. Почему же не может это сделать Украина, если не сейчас, то в будущем, когда ( и если) удастся повернуть вектор ее развития в правильном направлении? Меня очень интересует вопрос, как немцы во второй мировой войне могли успешно сражаться с русскими, намного, в разы, превосходящими их в живой силе, танках, орудиях и самолетах, причем, эти сражения происходили на протяжении всей войны. Поделюсь с вами некоторыми наблюдениями немецких генералов. Они очень поучительны. Все примеры взяты из книги «Битвы Третьего рейха. Воспоминания высших чинов генералитета нацистской Германии» Лиддела Гарта, «английского военного историка и теоретика, оказавшего большое влияние на развитие механизированной войны в XX веке, а также на теорию стратегии в целом.» (цитата из Википедии).
Так, например, генерал пехоты Гюнтер Блюментрит, участник двух мировых войн, закончивший вторую мировую командующим группой армий, поделился своими впечатлениями с автором книги.
«В 1914–1918 годах, будучи лейтенантом, я, после короткой стычки с французами и бельгийцами в Намюре в августе 1914-го, два года сражался против русских. Уже во время первой атаки на русском фронте мы поняли, что здесь нам противостоят совершенно другие солдаты, не похожие на французов и бельгийцев. Они были хорошо укрыты в своих умело выкопанных окопах и настроены весьма решительно. Наши потери оказались значительными.
В те дни русская армия еще называлась императорской. Эти суровые и грубоватые, но в общем благожелательные люди обычно поджигали города и деревни в Восточной Пруссии перед тем, как их оставить. В своей стране они действовали точно так же. Когда в вечернем небе появлялось красное зарево очередного пожара, мы точно знали: русские ушли. Любопытно, что население ни на что не жаловалось. Это был обычный метод русских – так они действовали на протяжении веков.
Упомянув о том, что русские в целом были достаточно благожелательными, я говорил о европейцах. Азиатские части, сибиряки, а также казаки, обычно были куда более жестокими. В 1914 году немцы натерпелись от них немало.
Уже в 1914–1918 годах более тяжелые условия военных действий на востоке оказали влияние на наши войска. Люди предпочитали отправиться на Западный фронт, но не на Восточный. На западе шла война материальных частей и артиллерии – так было при Вердене, на Сомме и т. д. Обстановка там зачастую бывала изнурительной, но, по крайней мере, мы имели дело с западными противниками. На востоке было намного меньше стрельбы, зато бои – более яростными и ожесточенными, поскольку совершенно другим был человеческий тип. Ночные сражения, рукопашные схватки, лесные бои – все это было привычным для русских. Немецкие солдаты говорили, что на востоке воюет пехота, а на западе – артиллерийские бригады.
Но только в ходе этой войны мы впервые в полной мере осознали, что же это такое – Россия. Первые же бои в июне 1941 года показали нам новую советскую армию. Наши потери порой достигали 50 %. Части ОГПУ и женский батальон в течение недели защищали старую крепость Брест-Литовск. Несмотря на непрекращающиеся бомбардировки и обстрел из тяжелых орудий, они сражались до последнего. Довольно скоро мы узнали, что такое русская война. Фюрер и наши высшие военачальники этого не знали. Именно это послужило причиной многих несчастий.
Красная армия 1941–1945 годов была значительно сильнее, чем царская армия. Они фанатично сражались за идею. Это многократно увеличивало их упорство и, в свою очередь, заставляло наших солдат действовать более решительно. Дисциплина в Красной армии также была куда более жесткой, чем в царской армии. Мы иногда перехватывали их приказы, причем все они были аналогичного содержания:
«Почему захлебнулась атака? Последний раз приказываю любой ценой взять Стриленко, иначе последствия для вас будут весьма плачевными.
Почему ваш полк еще не занял исходную позицию для атаки? Немедленно начинайте, если не хотите лишиться головы».
И подобные распоряжения слепо исполнялись. Так мы поняли, что наш противник непреклонен и безжалостен. Тогда мы еще не знали, что очень скоро то же самое будет и у нас.
История доказала, что, если в военных действиях участвуют русские, борьба становится тяжелой, безжалостной и бескомпромиссной. И тяжелые потери неизбежны. Если русские защищаются, их почти невозможно победить, даже если прольются реки крови. (выделено автором)
Восток и Запад – это два разных мира, которым никогда не понять друг друга. Россия – это одна из неразрешимых загадок Сфинкса. Русские не любят болтать, и никому не известно, что у них на уме».
За неимением места, придется ограничиться еще только парой цитат. Особый интерес представляет вопросы организованного отступления и гибкой обороны. К сожалению, здесь не обойтись без большой цитаты.
Фельдмаршал Эвальд фон Клейст, получивший звание фельдмаршала за блестяще проведенную операцию по выводу немецких войск из намечаемого мешка на Северном Кавказе после Сталинградской катастрофы, делился своим опытом.
«Хотя наше наступление на Кавказ фактически завершилось в ноябре 1942 года, когда мы оказались в тупике, Гитлер настоял, чтобы мы оставались на этой выдвинутой вперед позиции, то есть в горах. В начале января мои войска подверглись нешуточной опасности из-за атаки русских на мой тыловой фланг со стороны Элисты в западном направлении мимо южной оконечности озера Маныч. Она оказалась более серьезной, чем контратаки русских на мои передовые позиции в районе Моздока. Но самую страшную опасность принесло наступление русских от Сталинграда вниз по Дону в сторону Ростова, то есть у нас в тылу.
Когда русские находились в 70 километрах от Ростова, а мои армии – в 650 километрах к востоку от этого города, Гитлер прислал мне срочный приказ – при любых обстоятельствах ни шагу назад. Это было все равно что обречь нас на верную смерть. Правда, на следующий день поступил уже другой приказ – отступать, обеспечив вывод людей и техники. Задача была бы сложной в любых условиях, но стала почти невыполнимой в разгар суровой русской зимы.
Защита моего фланга на участке от Элисты до Дона первоначально была поручена румынской группе армий под командованием маршала Антонеску. Сам маршал в войска так и не прибыл – и слава богу! Вместо него сектор передали Манштейну. Благодаря помощи Манштейна мы смогли пройти через ростовское бутылочное горлышко раньше, чем русские успели перерезать нам дорогу. Но войска Манштейна подверглись такой яростной атаке, что мне пришлось отправить часть моих дивизий, чтобы помочь ему сдержать русских, рвущихся по берегу Дона к Ростову. Во время отступления наибольшей опасности мы подвергались во второй половине января».
Клейст особо подчеркнул, что ход отступления, на благополучный исход которого почти никто не надеялся, доказал огромные возможности гибкой обороны. После того как его части вышли к Днепру, они сумели даже организовать контрнаступление, нанеся удар по русским армиям западнее Сталинграда и Дона. В результате был повторно взят Харьков и ситуация на Южном фронте стабилизировалась. Последовало временное затишье, продлившееся до середины лета 1943 года.
Передышка позволила немцам закрепиться на занятых позициях и укрепить свои поредевшие ряды – пусть и не до первоначального уровня, но все же достаточно, чтобы держать противника в страхе. Но Гитлер не желал слушать разумные советы о целесообразности перехода к оборонительной стратегии. Именно он, а вовсе не русские, явился инициатором летнего наступления. Он действовал с меньшим размахом, чем обычно, но все же бросил в бой все имевшиеся в его распоряжении ресурсы. 17 танковых дивизий атаковали русских в районе Курска. Клейст сказал, что с самого начала не ожидал ничего хорошего от этого наступления. Однако Клюге и Манштейн, командовавшие «клещевым» ударом, были настроены вполне оптимистично. «Если бы удар был нанесен шестью неделями раньше, мы могли достичь большого успеха, даже не обладая достаточными ресурсами, чтобы сделать его решающим. Но наши приготовления не остались не замеченными русскими. Они успели создать обширные минные поля вдоль своего фронта, а основные силы отвели в тыл. В ловушке, которую наше командование так надеялось захлопнуть, почти никого не осталось».
Когда последнее наступление немцев было остановлено, русские начали свое контрнаступление. Теперь они обладали достаточными ресурсами, чтобы поддерживать нужный темп, а немцы после своей последней авантюры, наоборот, бездарно растратили силы, которые могли использовать для организации отпора. Мобильные резервы были полностью исчерпаны. Поэтому наступление русских всю осень и часть зимы развивалось достаточно быстро. Периодические короткие остановки вызывались не контрударами немцев, а ожиданием подвоза горючего и боеприпасов. Южный фронт находился в состоянии непрерывного движения.
Зато на Северном фронте, где немцам было позволено перейти к обороне, атаки русских постоянно разбивались, столкнувшись с упорной и хорошо организованной обороной. Об этом мне рассказал Хейнрици, в то время командовавший 4-й армией, стоявшей в секторе от Рогачева до Орши на дороге Москва – Минск. Он упомянул, что недавно перечитал мои статьи об основных направлениях современной войны, и с чувством проговорил: «Я хочу сказать, что, основываясь на личном опыте, полностью согласен с вашими выводами о превосходстве в тактической области обороны над атакой. Все зависит, как вы верно заметили, от соотношения пространства и силы. Думаю, вам будет интересно услышать ряд примеров из моего опыта.
После эвакуации Смоленска русские выдвинулись вперед и примерно в 20 километрах от Орши были остановлены частями 4-й армии, поспешно оборудовавшей для себя оборонительную позицию, состоящую только из одной линии траншей. Той осенью мы противостояли сильным ударам русских, начавшимся в октябре и продолжавшимся до декабря. Было пять успешных наступательных операций. В моей армии было 10 дивизий, которые должны были удерживать сектор шириной 150 километров. Из-за неравномерности распределения войск вдоль линии фронта в действительности его ширина была даже больше, порядка 200 километров. Резервов у 4-й армии не было, к тому же она была в значительной мере ослаблена из-за понесенных потерь. Утешало только одно – артиллерия оставалась невредимой.
Главной целью русских была Орша, являвшаяся крупным железнодорожным узлом, захватив который можно было перерезать железную дорогу Ленинград – Киев. Имея столь серьезную цель, они сконцентрировали силы на участке фронта шириной 20 километров, по обе стороны главной автомобильной дороги. Во время первого наступления они использовали 20–22 дивизии, во время второго – 30 дивизий, в каждом из следующих трех – по 36 дивизий. Некоторые из них были уже потрепаны, но большинство прибыли на фронт совсем недавно.
Для отпора этому наступлению я использовал 31/2 дивизии, чтобы закрыть участок фронта в 20 километров, на котором велось наступление, а 61/2 – на остальной ширине фронта. Каждая атака была остановлена. Каждое из пяти сражений длилось 5–6 суток, но кризис обычно наступал на 3-й или 4-й день, после чего атака начинала затухать. Русские не пытались задействовать крупные танковые силы. В атаке, как правило, участвовало до 50 танков, но они были остановлены.
Обычно русские предпринимали три попытки в день: первую – в 9 часов утра после тяжелой артиллерийской подготовки, вторую – в 10–11 часов, а третью – между 2 и 3 часами пополудни. Они всегда действовали строго по часам! Снова и снова шли вперед, пока их не останавливал наш огонь, – да иначе и быть не могло, ведь за ними следовали офицеры и комиссары, готовые направить оружие на любого колеблющегося. Русская пехота была очень плохо обучена, но сражалась отчаянно.
По моему убеждению, успеху обороны способствовало три основных фактора. Во-первых, каждая дивизия размещалась на узком секторе при высоком отношении силы к расстоянию. Во-вторых, у меня была мощная артиллерийская поддержка – опасный сектор прикрывало 380 орудий. Ее командир, находившийся в штабе армии, мог своевременно сконцентрировать огонь на любом из участков 20-километрового фронта. Наступление русских поддерживало около 1000 орудий, но их огонь велся не столь концентрированно. В-третьих, потери немецких дивизий, участвовавших в сражениях, – а они по самым приблизительным подсчетам составляли один батальон на дивизию в каждый из дней боев – компенсировались своевременным перемещением отдельных батальонов из дивизий, расположенных на других участках фронта. Перед началом атаки у меня всегда в запасе было три свежих батальона – по одному на каждую дивизию, удерживающую 20-километровый фронт. Таким образом шло временное смешение дивизий, однако это было неизбежно и являлось частью платы за успех в обороне. Но я всегда старался восстановить целостность дивизий чем быстрее, тем лучше».
Еще одно свидетельство о том, насколько подвижная оборона эффективна в бою против намного превосходящего по силам противника приведено в воспоминаниях генерала Хейнрици. Далее цитирую по книге:
В мае 1944 года Хейнрици был назначен командиром 1-й танковой армии и 1-й венгерской армии в Карпатах. В начале 1945 года эти силы возглавили отступление в Силезию после развала немецкого фронта на севере. В марте 1945 года Хейнрици был назначен командиром группы армий, которая должна была отразить завершающий удар русских на Берлин. Именно эти армии вели бои на Одере и защищали Берлин.
На этом этапе, по словам генерала Хейнрици, он сумел развить ранее описанные оборонительные методы. «Когда у нас появлялась информация о том, что русские готовятся к атаке, я скрытно, под покровом ночной темноты, выводил свои силы с первой линии обороны на вторую, обычно расположенную в двух километрах позади. В результате первый удар русских оказывался направленным по пустому месту, что не могло не сказаться на ее дальнейшем развитии. Понятно, что для достижения успеха требовалось знать точную дату нападения. Для этого мои разведчики регулярно брали пленных. Когда после первой неудачи русские возобновили атаку, я продолжал удерживать вторую линию обороны, как передовую позицию, а на соседних участках части, не подвергшиеся атаке, продвигались вперед и снова занимали первую линию. Эта система хорошо показала себя во время битвы на Одере. Единственным недостатком оказалась скудость наших сил, которые так часто растрачивались впустую, когда мы были вынуждены оборонять совершенно безнадежные позиции, которые невозможно было удержать.
На протяжении трехлетних оборонительных боев я ни разу не потерпел поражения, если мог строить свои планы, основываясь на указанном методе. Я горжусь, что ни разу не обращался к верховному командованию с просьбой о выделении мне резервов. По моему мнению, самоходные орудия являются чрезвычайно ценными в оборонительной тактике.
В свете моего личного опыта я считаю, что ваш вывод о необходимости минимум трехкратного перевеса сил у нападения по сравнению с обороной является даже несколько заниженным. Я бы сказал, что для успеха в преодолении хорошо организованной обороны на разумной ширине фронта нападающему необходим шестикратный, а то и семикратный перевес сил. В некоторых случаях мои войска удерживали оборонительные позиции, когда соотношение сил нападения и обороны было 12:1 и даже 18:1.
Причиной неудачи немцев на востоке, по моему мнению, является то, что наши войска были вынуждены преодолевать огромные пространства, не имея должной гибкости командования, которая позволила бы им концентрировать свои силы для удержания ключевых пунктов. Поэтому они и теряли инициативу. Сомневаюсь, что мы могли бы измотать русских одной только обороной, но наверняка имели бы возможность изменить ситуацию в нашу пользу, сочетая ее с другими методами – большей мобильностью, сокращением протяженности фронта, высвобождая таким образом силы для нанесения эффективных контрударов.
Но армейские командиры никогда не участвовали в обсуждении планов действий или методов обороны. Гудериан, являвшийся в течение последнего года войны начальником Генерального штаба, не имел влияния на Гитлера. Правда, влияние его предшественника Цейтцлера было не намного больше. Советы Гальдера в свое время тоже по большей части игнорировались.
Первый опыт, полученный после принятия командования 4-й армией в 1942 году, открыл мне глаза. Я вывел небольшое подразделение с очень опасной позиции, которую оно удерживало, после чего получил строгое предупреждение, переданное через генерала фон Клюге, в то время командовавшего группой армий, что при повторении подобного самое лучшее, что меня может ждать, это военный трибунал.
Гитлер всегда старался заставить нас сражаться за каждый ярд земли, угрожая ослушникам судом военного трибунала. Любое отступление было официально запрещено без его личной санкции, даже если речь шла об операциях местного значения. Этот принцип был так прочно вбит в головы военных, что в войсках бытовала шутка о командире батальона, который «боится перевести часового от окна к двери». Столь жесткие методы связывали нас по рукам и ногам. Войскам приходилось оставаться на совершенно безнадежных позициях в ожидании окружения и плена. Кое-кто из нас осмеливался игнорировать его распоряжения, но таких было немного, да и делалось это нечасто».
Такое уклонение от выполнения приказов было возможно далеко не всегда. Типпельскирх, сменивший Хейнрици на посту командующего 4-й армией, также представил много свидетельств пользы подвижной обороны, так же как и последствий невозможности ее применения в нужной степени. «В марте года 1944 в Могилеве я командовал 12-м корпусом, состоявшим из трех дивизий. В начатом русскими наступлении в первый день участвовало 10 дивизий, к шестому дню их число достигло 20. Тем не менее после захвата первой линии обороны они были остановлены. Воспользовавшись наступившей паузой, я организовал ночную контратаку и вернул утраченные позиции почти без потерь».
Типпельскирх уделил много внимания рассказу о наступлении русских летом 1944 года, за три недели до начала которого он принял командование 4-й армией. Полевые командиры предлагали вывести войска из-под удара на Березину. Однако их предложения были оставлены без внимания. Тем не менее Типпельскирх сделал небольшой шаг назад к Днепру, благодаря чему его армия уцелела. А линии фронта армий, располагавшихся справа и слева от него, были прорваны. Начавшееся в результате отступление было остановлено только на Висле возле Варшавы.
«Было бы значительно разумнее отвести войска по всей линии фронта вовремя. После любого отступления немецких войск русским всегда требовалось много времени на подготовку, они теряли напор и, атакуя, несли несоразмерно большие потери. Ряд планомерных отходов на большие расстояния мог измотать русскую армию и, кроме того, создать условия для нанесения эффективных контрударов.
Гитлер, пожалуй, был прав, наложив вето на любые отступления в 1941 году, но его повторение при изменившихся условиях в 1942 году и позже явилось большой ошибкой. После окончания первого года войны немецкая армия была хорошо оснащена для ведения боевых действий в зимних условиях и вполне могла в этих условиях тягаться с русскими. Поэтому стратегическое отступление никак не могло оказать пагубное влияние на моральный дух солдат. Наши войска были вполне способны выполнить такой маневр зимой. Это дало бы им возможность снизить потери и подготовиться для мощного контрудара.
Основная причина поражения немецкой армии заключалась в том, что ее силы были бездарно растрачены бесполезным сопротивлением в ненужном месте и в неудобное время, а также бесплодными попытками захватить невозможное. В нашей кампании отсутствовала стратегия»."
Таким образом, на мой взгляд, военное командование Украины должно учиться на военной истории и на своих ошибках периода 2014-2015 годов, когда безумная гонка за территорией или глухая оборона под лозунгом «ни шагу назад» привела к катастрофическим поражениям украинской армии. С этой же точки зрения освобождения Донбасса, превращенного в укрепленную крепость, в ближайшие годы ждать не стоит. Ничего, кроме океанов украинской крови, Украине это не даст. Только кропотливая и долговременная работа принесет когда-нибудь в будущем освобождение Донбасса и Крыма. На сегодня такие перспективы закрыты и пора об этом властям предержащим честно сказать народу Украины.
Сергей Диккенс специально для «Экономики от Пророка»
Еще одна статья этого же автора - О пропаганде, лжи и подлости в Украине